Уважаемая редакция!
Я постоянная читательница Вашей газеты уже несколько лет.
На страницах "Моей семьи" очень много интересных "жизненных" историй - и это замечательно.
Мне 17 лет и я мечтаю после окончания школы поступить на журфак, т.к. я с детства начала сочинять рассказы и стихи.
Сегодня я отправляю Вам два своих рассказа. Возможно, Вам это будет интересно.
С Уважением,
заранее спасибо,
Великова Ольга.
ЛАЙМА
Была ясная весенняя ночь. В Семеновке царила тишина, ни в одном из окон маленьких домиков не горел свет, и только холодный северный ветер стучал о стенку веранды оторванной ставней.
Лайма лежала на ступеньках, ведущих в дом, и дремала. Изредка поднимала голову и прислушивалась к звукам деревни: колыхнется ветка под какой-нибудь птицей, запищит мышь в норе, протопает неторопливо семейка ежей.
Отец ее был волком, мать немецкой овчаркой. Лайму бросили хозяева, когда она была еще маленьким щенком. Потом ее приютила дворничиха баба Варя. Они жили дружно в этом самом доме, пока дворничиха не умерла. Лайма скулила у кровати хозяйки, и не могла понять, почему же она не встает. А когда к ним в дом пришла соседка, и, увидев бабу Варю, стала голосить, Лайма цапнула ее за ногу.
Потом приходил мужик с ружьем, в сопровождении укушенной соседки, и искал собаку, но Лайма почуяла опасность и сбежала в лес.
Там она скрывалась несколько недель, а когда о ней забыли, возвратилась домой. Собака тосковала по доброй хозяйке и жутко выла по ночам. А однажды днем, во двор вошли два человека. Они приманили ее куском сала, накинули на шею удавку и стали душить. Когда глаза Лаймы налились кровью, и душа почти оставила тело, послышался пронзительный крик: это дочь одного из мужчин увидела ужасное зрелище. Она кинулась к собаке, освободила ее шею от петли и, рыдая, прижала к себе.
Однажды, Лайма как всегда дремала на ступеньках, когда ее нос почуял незнакомые запахи. Она вскочила и зарычала. Где-то послышался скрип дверей и лай собаки, потом Лайма услышала хлопок, и собака замолчала. Сердце стучало так, что казалось, его слышит вся деревня, в этой тревожной тишине. Лайма выскочила за ворота, на освещенную луной улицу. Возле дома Скляриных стояла грузовая машина, несколько человек торопливо выводили со двора скотину и загоняли в кузов. От пришельцев пахло опасностью и страхом. Лайма стояла и смотрела на людей, не зная, что делать. В голове вдруг пронеслись обрывки воспоминаний, как она жила с бабой Варей, как покусала соседку, как потом хотел ее застрелить незнакомый мужик, и как на шею ее накинули удавку... Девочка, которая спасла ее, девочка Даша. Даша Склярина. Она жила в этом доме. Лайма глухо зарычала, ощетинила шерсть и двинулась вперед. Изловчившись, она прыгнула на спину одному из воров и повалила его на землю. Тот закричал от неожиданности, а Лайма уже прокусила ему ногу. Двое других подскочили к ним, Лайма бросилась на одного, и тоже завалила навзничь, в руке третьего что-то мелькнуло, Лайма увидела ружье, дикий ужас вполз под кожу тысячей острых мурашек, овчарка отскочила в кусты. Грянул выстрел, и собака взвыла от боли – свинцовая пуля насквозь пробила ей лапу. Хромая, оставляя за собой кровавые следы и громко воя, собака побежала к дому бабы Вари. В окне Скляриных зажегся свет, и началась кутерьма: крики, собачий лай, выстрелы и звуки уезжающей машины, все смешалось в один громкий гул.
Лайма упала в траве под яблоней и, скуля от боли, стала зализывать кровоточащую рану. Утром она проснулась от того, что во дворе хлопнула калитка. По дорожке к дому шел мужчина. Его Лайма узнала сразу – Витька Склярин, заядлый пьяница и дебошир, именно он тоскливым осенним днем чуть не задушил ее. Овчарка зарычала и поднялась, поджав одну лапу. Склярин увидев ее, улыбнулся и сказал:
– Вот ты где, – и положил на землю кусок мяса.
Лайма попятилась назад, продолжая рычать.
– Значит, помнишь меня? – продолжал мужик. – Хорошо, что дочка увидела, не то б остаться мне без скота... Спасибо тебе!
Склярин развернулся и ушел, оставив мясо Лайме. Овчарка подошла ближе – увесистый кусок говядины выглядел аппетитно, Лайма обнюхала его, но есть не стала – помешал запах. Она помнила его с детства, это был запах чужих человеческих рук, которые едва не убили ее...
Склярин вошел в комнату.
– Ну, как она? – подбежала к отцу Дашка.
– Лапа прострелена, рычит, близко не подпускает, – ответил он.
– Ты мясо отдал?
– Отдал – не притронулась. Помнит, как я ее убить хотел.
Дашка полезла в шкаф, выудила оттуда пузырек с йодом, взяла кусок колбасы и вышла из дому.
– Стой! – выскочил следом отец. – Куда?
– К ней, – отозвалась девочка.
– Вернись немедленно! – закричал на нее отец. – Дикая псина, да еще и раненая! Совсем с ума сошла?! Она ж сегодня воров погрызла, крови попробовала! Загрызет, не посмотрит!
Дашке пришлось подчиниться, и она вернулась домой. Девочка еще не знала, что ее любимого Жучка, застрелили ночью воры. Отец не имел представления, как ей об этом сказать – девчонке двенадцать лет, а она столько всего пережила: из всей многочисленной родни у нее остался один отец, да и тот любитель горькой. Вот и сейчас он напился, для храбрости. Вошел в дом, а Дашка к нему, вся в слезах:
– Папка, Жучок пропал! Весь двор облазила – нигде его нет!
– Не ищи его доченька, не найдешь, – вздохнул он. – Погиб, как герой, нас, защищая... – и по щеке его скатилась скупая мужская слеза.
Ночь подкралась незаметно, и накрыла Семеновку черным колпаком. Виктору не спалось, в комнате было душно. Дашка тоже не спала, отец слышал, как она тихонько плакала. Луна одиноко мерцала в небе, освещая узкую полоску дороги и речку Серебрянку. На улице было тихо. Лайма тоже не спала, она лежала в траве, положив голову на лапы.
Тишину прорезал ее тоскливый вой. Виктор наконец уснул. Это Дашка поняла по богатырскому храпу, доносящемуся из спальни. Лайма продолжала выть. Девочка тихо встала с кровати, оделась и открыла окно. В комнату ворвался поток холодного ночного воздуха. Дашка взяла со стола пузырек с йодом, колбасу и остановилась, раздумывая. Собака завыла снова, вдвое громче. Отец перестал храпеть, скрипнула кровать. Сердце девочки предательски заколотилось. Она перекинула ногу через подоконник и вылезла во двор, аккуратно прикрыв окно.
Девочка перелезла через невысокий забор и оказалась на улице. Луна освещала тропинку, ведущую к дому бабы Вари. Даша пошла по ней. Вот и калитка. Луна серебрила улицу и играла на листьях деревьев золотистыми бликами. Неожиданно, девочке стало страшно. «А вдруг и правда, она не помнит меня? Вдруг не узнает? И что тогда? Она загрызет меня, я даже не успею позвать на помощь!» – подумала Дашка. Темная фигурка в нерешительности замерла у калитки. «Раз уж я посмела уйти из дому, нечего мне раздумывать!» - решила девочка и вошла.
Лайма сразу почувствовала человека и зарычала. Дашка подошла к собаке, ее пробрал ужас. «Не узнала, не узнала!» - крутилось в голове, и от страха она заговорила.
– Лайма! Лаймочка! – ласково сказала Даша.
Овчарка встала, и подошла к ней. Девочка задрожала от страха и приготовилась кричать, но Лайма лизнула ей руку.
Даша протянула ей колбасу, но овчарка не взяла. Тогда она положила колбасу на землю. Собака обнюхала кусок и проглотила, не жуя. Девочка взяла ее больную лапу, но Лайма зарычала.
– Тихо, Лаймочка, все будет хорошо. Больно не будет.
Собака заскулила. Девочка зажмурилась и снова взяла ее за лапу. Овчарка сидела спокойно. Дашка налила на рану йод, и Лайма, взвыв от боли, вырвалась и убежала вглубь двора.
Напрасно Дашка звала ее – собака не пришла. Девочка вернулась в дом и быстро раздевшись, нырнула под одеяло.
– Пап, а давай Лайму к себе возьмем? – спросила утром она.
– К себе? Да она же дикая, Лайма твоя. Покусать может, да и кто взрослых собак-то берет? Берут щенков. Вон, у Кротихи сучка ощенилась, кутеночка и возьмем...
– Да не нужен мне кутеночек! – заплакала Дашка. – Вон Лайма нам все хозяйство спасла, из нее и охранник хороший и друг верный... Давай возьмем ее? – и она умоляюще посмотрела на отца своими хитрыми зелеными глазами.
– Да что с тобой поделаешь! – махнул рукой отец.
Девочка взвизгнула от радости.
– Только вот на цепь ты ее не посадишь. Она вон у бабы Вари так бегала, да и сколько лет на воле... Как же ее во дворе-то удержишь?
– Удержишь, удержишь! – крикнула Дашка, схватила с тарелки недоеденную курицула ей навстречу. ью. е... ами. верный... и убежала.
Днем дом бабы Вари не казался таким жутким, как ночью. Дашка без опаски вошла. Лайма лежала на крыльце. Увидев девочку, она поднялась и пошла ей навстречу. Дашка положила курицу на землю. Овчарка съела, и посмотрела на девочку: нет ли еще чего поесть? Дашка погладила собаку по голове, но Лайма зарычала и отошла.
– Пойдем, Лаймочка! – ласково позвала Даша.
Собака легла на землю. Девочка подошла и погладила ее. Лайма рыкнула и чуть не укусила девочку за руку. Даша отскочила.
– Что же ты, Лайма, кусаешься? – обиженно спросила она.
Собака заскулила и стала облизывать раненую лапу. Девочка поняла, что заманить Лайму к себе во двор не удастся. Тогда она сбегала домой, взяла миски, из которых кушал Жучок и принесла их во двор бабы Вари. В одну налила воду, в другую борщ. Попросила отца смастерить просторную будку, а сама принялась шить теплую подстилку.
К вечеру во дворе бабы Вари красовалась большая будка, возле нее стояли миски с едой. Дашка была довольна, радовался и ее отец. Он и не предполагал, что девочка так быстро найдет себе развлечение – раньше таковым являлся шустрый Жучок. Они всегда бегали и играли вместе...
Девочка прибежала домой, она была сильно взволнованна:
– Папочка, а давай отвезем ее к ветеринару? У нее в лапе застряла пуля, и кровь опять течет!
– Это дорого, Даш, – вздохнул отец. – Да и до Москвы добраться целая проблема...
Дашка снова погрустнела и готова была расплакаться.
– Ну, пожалуйста! Она же умереть может! – просила девочка.
– Не помрет! – махнул рукой Виктор. – Не зря ж говорят: заживет как на собаке.
– Ну, давай я работать пойду! – с вызовом бросила Дашка. – В колхоз грядки полоть!
– Мала еще для колхоза, – отозвался отец. – А ну тебя! Все равно не отстанешь!
Дашка расцеловала отца и еще долго не могла заснуть, все думала о Лайме.
Отец разбудил ее еще затемно. Они собрались, и Дашка побежала к дому бабы Вари. Обе миски были пусты и вылизаны до блеска, а Лайма спала на крыльце, проигнорировав теплую будку.
Дашка надела на нее ошейник с цепью, на которой прежде бегал Жучок, но вести овчарку было делом не простым: она рвалась в стороны и рычала. Кое-как они довели ее до станции. В электричке Лайма рычала на людей, и Дашка с Виктором забились в угол, подальше от пассажиров, что бы Лайма никого не покусала...
В ветлечебнице была большая очередь: люди с кошками и собаками разных пород и расцветок, а одна старая бабушка притащила упирающуюся овцу, которая громко кашляла и блеяла дурным голосом, всякий раз, когда какое-нибудь животное, будь-то кошка или собака делало шаг в ее сторону.
Наконец, подошла и их очередь. Виктор вошел с Лаймой, а Дашку оставил ждать в коридоре, к огромному ее огорчению. Ведь девочка ни разу не видела ветеринаров, и не была у них в кабинете, а это было жутко интересно! К тому же, по ее мнению, рядом с ней, с Дашкой, Лайма будет чувствовать себя спокойнее.
Через двадцать минут вышел отец.
– А где Лайма? – спросила Дашка.
– Лайме будут делать операцию. Заберем ее через пару дней, когда она отойдет от наркоза.
Дашка этому известию не обрадовалась и всю обратную дорогу ехала молча. Она не могла не думать о Лайме, ее беспокоил исход операции. К тому же, кончились весенние каникулы, и снова надо было учиться... Значит, времени на заботу о Лайме останпется совсем мало.
Через два дня, возвращаясь из школы, Дашка влетела в дом. Лайма лежала на коврике, лапа ее была забинтована. Увидев девочку, собака радостно залаяла. Она полюбила Дашу всей душой, и эта любовь была взаимна! Любила овчарка и Виктора, но только когда он не пил. Стоило ему хлебнуть хоть чуть-чуть, и собака не пускала его во двор. Дашке приходилось ее держать, пока отец проходил по двору в дом.
Так спокойно проходили годы. Лайма несколько раз щенилась от местных собак, красивых щеночков с радостью разбирали люди. Дашка окончила школу и подумывала о поступлении в институт.
– Пап, что мне тут, в деревне делать? – спрашивала она. – Здесь ни парней нормальных нет, ни работы. Вот уеду в Москву, заработаю денег, замуж выйду, внуков нарожаю, и буду в гости к вам с Лаймой приезжать...
Виктор сначала и слышать не хотел, а потом смирился. И вот уже Дашка, такая взрослая и красивая, стоит на перроне и ждет электричку на Москву. А Виктор с Лаймой рядом стоят. Вот и электричка. Дашка расплакалась, поцеловала отца, потрепала Лайму по загривку и скрылась в вагоне.
Электричка тронулась, а Лайма вдруг рванулась следом с истошным лаем. Напрасно звал ее Виктор, напрасно кричал ей вслед – Лайма скрылась из виду. У Виктора на душе стало так тоскливо, что хотелось выть. Он сел на траву и заплакал.
А через полчаса прибежала Лайма, вся грязная и уставшая. Она легла рядом с хозяином и заскулила.
– Вот и остались мы с тобой совсем одни... – грустно сказал Виктор. Собака лизнула ему лицо, и они медленно побрели к дому.
В эту ночь Виктор не сомкнул глаз: Лайма тоскливо выла всю ночь напролет, как он не пытался ее усмирить, ничего не помогало. То же самое повторялось каждую ночь – собака никак не могла смириться с отсутствием Даши, а может, посчитала это очередным людским предательством. Виктору стало совсем одиноко без дочери, теперь ему не с кем было общаться, кроме деревенских мужиков, у которых все разговоры заканчивались выпивкой. Раньше, дочка удерживала его от этой дурной привычки, стоило ей заплакать или жалобно заглянуть ему в глаза – и он готов был исполнить любое ее желание. Глядя на нее, он вспоминал об умершей жене, потому что Дарья была копией матери. Так потянулись дни, и он все чаще стал напиваться. Успокоившаяся было Лайма, снова принялась выть по ночам, что жутко злило соседей.
Однажды, к Виктору подошел Борька Плетнев – местный заводила и прославленный тунеядец.
– Слышь, Витек! – беспечно сказал он и зевнул. – Застрели ты свою псину! Надоело уже оперы по ночам выслушивать!
– А тебе какое дело? Не хочешь оперы выслушивать – купи себе беруши. – отозвался Виктор.
– Да много берушей надо! На всю деревню! Люди только о твоей собаке и судачат! У Погореловых вон, младенец третьи сутки не спит, а все из-за тебя! Пристрели, говорю. Пока мягко, дальше тверже будет!
Виктор схватил вилы, и направил их на Плетнева.
– Катись-ка ты отсюда, – посоветовал он. – Пока не получил твердым предметом по мягкому месту.
– Э-э-э! – пятясь назад, сказал Борька. – Да ты совсем из ума выжил! На человека – с вилами!
– А где ты человека видишь? – спросил Виктор. – Того, кто предлагает друга лучшего убить, нелюдем называют.
Плетнев молча развернулся, и с опаской оглядываясь назад, ушел.
Виктор опустил вилы и тяжело вздохнул.
Была поздняя осень. Темнело рано, выпал снег. От Даши пришло два письма. Писала, что все хорошо, что поступила в медицинский институт, что в Москве ей нравится, но безумно по дому скучает...
Все в деревне перестали с Виктором общаться. Не разговаривали, прятались, не замечали...
А Лайма продолжала выть. Виктор, переставший было пить, снова принялся за старое.
Однажды, в сильном подпитии, темным холодным вечером, он возвращался домой. Около дома Борьки Плетнева собралась толпа народу – люди гудели, как пчелиный рой. Виктор остановился у дома бабы Вари и прислушался.
– ...не надоело слушать вытье?! – говорил Плетнев.
Люди загомонили громче.
– Да как же не надоело?! Дитя уж забыло, как глазки закрывать! Исхудало все! Кушает плохо! – пискляво запричитала Зинка Погорелова.
– А мне в коровник в четыре утра идти! А как я пойду, если всю ночь собаку Склярина слушаю?! – грубым голосом сказала доярка Маруся. – А у мужа в поле работа стоит!
– Вот и я говорю: надо собаку истребить! – начал Плетнев.
Люди притихли.
– А как же ты истребишь, она ж хозяйская! Что ж ты Витьке-то скажешь? Как ему в глаза поглядишь? – сказала старуха Анисья, которую все считали ведьмой, и никому точно не было известно, сколько ей лет. Те жители Семеновки, кто не из робкого десятка, обращались к старухе за помощью: она принимала роды у Лильки Спиридоновой, у Кольки Роганова лечила корову, а у Леньки Гришина после ее травяных настоек и заговоров исчезло бельмо.
– А я и говорить ему ничего не стану, я его предупреждал уже, да он убивать не хочет, так я ему пособлю! – с вызовом крикнул Плетнев. – Мужики, кто со мной?!
Из толпы послышались одобряющие возгласы. Первым желанием Виктора было броситься на Плетнева и придушить гада, но потом, поразмыслив как следует, он решил, что будет лучше отправиться домой, не привлекая к себе внимания.
Тихо скрипнула калитка, и Виктор вошел во двор. Дорожка, ведущая к веранде, была припорошена снегом, на котором четко отпечатались собачьи следы. Он медленно поднялся по ступенькам и открыл дверь. Лайма встретила его рычанием – она по-прежнему не любила, когда Виктор напивался. Он прошел к кровати и почти сразу заснул.
Виктор проснулся, из-за синих занавесок ему в лицо бил яркий солнечный свет. Лайма лежала на коврике у кровати и скулила. Он вышел на крыльцо, свежий морозный воздух хорошо помогал прийти в себя после вчерашнего. На дорожке, усыпанной снегом, виднелись его следы, и следы Лаймы. Виктор пригляделся – следы, ведущие от калитки, к веранде принадлежали не только ему – кто-то в больших ботинках прошел рядом. Виктор пошел по следам и неподалеку от калитки обнаружил кусок свинины, а в нем маленькую таблетку. Следы Лаймы вели прямо к отраве, но мясо было не тронуто... Умная овчарка не взяла еду из рук незнакомца.
– Сволочи! – выругался Виктор. Ситуация усложнялась, и хуже всего то, что он не знал как с ней справиться. Он не мог убить собаку, это было так же очевидно, как и то, что он не мог уберечь ее от соседей. Разве мог Виктор закрыть ее в доме навсегда? Что ему оставалось делать в такой ситуации? Ждать? Только чего...
На следующий день ему необходимо было идти на почту: нужно было отправить Дашке письмо и немного денег. Раньше, когда Дашка была маленькой, он получал пенсию как отец одиночка, а теперь перебивался случайными заработками. День выдался серый и холодный. За ночь намело большие сугробы, и вся улица была белой, но в то же время какой-то мрачной. На сердце у Виктора было тяжко, и он почему-то никак не мог собраться, все валилось из рук, он то и дело что-то забывал, чего-то не мог найти. Наконец, он готов был идти, но ноги никак не хотели нести его.
– Раз собрался, значит надо! – сказал он, чтобы успокоить себя.
Виктор запер за собой дверь и побрел к калитке. Лайма лежала на крыльце и весело гавкнула ему вслед. Он оглянулся и посмотрел на нее: кто мог подумать, что эта бездомная собака, которую он когда-то чуть не убил, станет ему так дорога? Овчарка завиляла хвостом и положила голову на передние лапы. Виктор улыбнулся ей и вышел на улицу. Снег большими хлопьями падал на землю, все вокруг казалось каким-то нереальным и чужим. Виктор дошел до середины улицы, а потом вдруг остановился. Он постоял с минуту, а потом резко развернулся и пошел к дому. Вернувшись, он загнал Лайму в дом и запер ее там. Потом, немного успокоившись, он все-таки пошел на почту. Как назло там была большая очередь, и Виктор весь измучился ожиданием. Когда же он освободился, то поспешил домой как можно быстрее, но по пути все-таки прикупил бутылку «горькой». Вот уже и родная улица, а вот уже и дом... Но что-то не так! Виктор еще издали увидел открытую настежь калитку, она колыхалась на ветру и изредка ударялась об забор.
– Вот гады! Только бы ни поздно! Только бы ни поздно! – мысли проносились с бешеной быстротой, в висках противно стучало, а Виктор несся к дому, не разбирая дороги, бросив сумку, с единственной целью: не опоздать!
Дверь была выломана, в доме все перевернуто, разбито окно, а на стекле кровавые следы... Виктор схватил ружье и выбежал во двор... Что делать? Куда бежать? Он огляделся вокруг: на снегу было множество следов и все они вели к лесу... Он бежал по следам, задыхаясь от злобы и отчаянья одновременно. Он почти ничего не видел, ветки хлестали его по щекам так, что из глаз текли слезы. Вдруг вдали послышались выстрелы и радостные возгласы. Еще немного и он увидел ватагу озверевших мужиков. Виктор на бегу снял ружье с предохранителя и бросился в самую гущу толпы. Мужики, увлеченные зверской охотой, не успели ничего сообразить, как Виктор встал перед ними и навел на них ружье. Краем глаза, он успел заметить кровавые следы, уходящие вглубь леса. Лица мужиков удивленно вытянулись, а улыбки медленно пропали.
– Дальше никто не пойдет! Если кто шагнет вперед, немедленно получит пулю в лоб! Кто не верит – проверьте! А теперь медленно разворачивайтесь и ступайте домой. Цирк окончен, сволочи! – Виктор смотрел на них и видел не человеческие лица, а звериные морды, скалящиеся в уродливых гримасах.
– Ты чего, совсем одурел? Опусти ружье! Ишь чего вздумал, людей убивать из-за какой-то собаки! ― дружно загомонили мужики, опуская ружья. Было видно, что они растеряны и не знают, что делать дальше.
– Время сейчас такое настало, что собаки лучше людей в сто раз! А что до людей, то некоторых просто надо пристрелить. Мне так повезло, что они все сейчас передо мной стоят, даже с кого начать не знаю, всех надо в первую очередь – Виктор навел дуло на Плетнева, ― не хотите уходить, пеняйте на себя!
– Тихо! Тихо! Уходим мы! Чего так разгорячился! – мужики засуетились и стали отступать прочь. Только побелевший от страха Плетнев не двигался с места, пока один из мужиков не потянул его за рукав. Они уходили молча, не проронив ни одного слова; опустив головы, они медленно поволокли за собой ружья. Виктор не опускал ружье, пока все мужики не скрылись в зарослях. Наконец, он облегченно вздохнул, но нужно было спешить, нужно было найти Лайму. Он перекинул ружье через плечо и побежал по кровавым следам. Он торопился и одновременно боялся увидеть собаку, сердце бешено колотилось. Кровавые капли становились все больше и больше, и он понял, что уже близко...
Лайма лежала под деревом в луже крови. Виктор упал на колени и приподнял ее голову. Собака была жива, она часто и с хрипом дышала. Виктор гладил ее по голове, он не знал, что делать и у него не было сил, чтобы подняться. Он посмотрел в глаза собаке и увидел, как из них потекли слезы... Что-то произошло в этот момент, что-то сломалось внутри у Виктора, вся жизнь вдруг пролетела перед глазами: вот они с женой, вот родилась дочурка, вот похороны, и осталась одна чернота, только дочурка удерживает в этой жизни, и еще... эта постоянная пьянка помогает забыть горе, отвлекает и дурманит. Он вдруг понял, что посвятил свою жизнь не тому... Что вся жизнь не что иное, как ошибка...
– Всю твою жизнь тебя люди предавали, вот и сейчас ты предателю в глаза смотришь, и плачешь. Только не тебя я предал, а дочурку свою, постоянной пьянкой... Всю жизнь предавал... Только сейчас почему-то понял. Только поздно уже. – Виктор прижался к собаке и заплакал – знаешь, как это больно... когда поздно...
Наконец, он нашел в себе силы и встал, достал из кармана купленную бутылку и, что есть силы, ударил о дерево. Бутылка со звоном разлетелась, и содержимое расплескалось на снег. Виктор поднял собаку на руки и понес. Она была очень тяжелая, да и трудно было идти по снегу, но он не сдавался.
Вот уже и дом. Выбитая дверь висит на одной петле и скрипит от ветра. Виктор осторожно поднялся по ступенькам и положил собаку на кровать. Лайма заскулила от боли. Надо было срочно звонить ветеринару, но у Виктора не было телефона, а просить было не у кого... Но Виктор понимал, что нужно срочно что-то делать, иначе овчарка умрет. И он снова взял ее на руки, и понес. Быстро стемнело, а Виктор с Лаймой все шел. Дома тянулись длинной серой вереницей. Вот блеснул лед – река Серебрянка. Издали видно черную избушку, из трубы идет дым, в одном крошечном окошке мерцает свеча. Это дом старухи Анисьи. Все в Семеновке еще пять лет назад провели электричество, но старуха не признавала новинок цивилизации и отказалась.
Виктор поднялся по скользким ступенькам и постучал в окно.
– Кто там? – послышался скрипучий старушечий голос.
– Это Склярин, – отозвался Виктор.
Прошаркали шаги, звякнул откидывающийся крючок и дверь отворилась. Старуха отошла назад, освобождая гостю проход.
– Батюшки! – всплеснула руками она, увидев собаку. – Сделали все-таки! Сделали, гады, что хотели!
– Помоги пожалуйста, – попросил Виктор. – Я денег не пожалею!
– Как же я помогу? Тут доктора надо!
– Ты же лечишь, ты же лечишь людей! – чуть не плакал Виктор.
– Так люди не собаки!
– Богом прошу! – умолял Виктор.
Старуха уложила собаку на лавку, а Виктору велела идти домой, утро вечера мудренее.
Всю ночь Виктор не сомкнул глаз – волновался за собаку, а под утро ему приснился сон, будто он на вокзале с Лаймой, в руках у него букет алых роз... Сон оборвал громкий стук в окно. Это принесли посылку от Даши. Внутри лежали продукты, а на самом донышке крошечный листочек бумаги, на котором мелким аккуратным почерком, было написано:
«Милый папочка!
Я окончила медицинский институт
с красным дипломом,
и 27 января в 23:00 буду ждать тебя
на станции. Твоя Даша.»
У Виктора бешено заколотилось сердце, в предвкушении долгожданной встречи с любимой дочерью. На календаре было 25 января, и до Дашиного приезда оставалось так мало...
Виктор оделся и вышел на улицу. Она была красива, как в сказке: белые крыши домов, гнущиеся от тяжести снега пушистые ветви деревьев, огромные сугробы и узорчатые от мороза окна. Снег под ногами весело скрипел, и на душе у Виктора было легко, но в то же время, мысли о Лайме волновали и пугали его, и он гнал их от себя, как надоедливых ворон.
Вот и изба бабы Анисьи. Дверь была приоткрыта, и он вошел. Лайма сидела на полу, а увидев Виктора, встала и подошла к его ногам.
– Чего пришел? – послышался сварливый голос старухи. – Не время еще! Какое же дело быстро делается?
– Я узнать хотел...жива ли она... – растерялся Виктор.
– Убедился? И долго жить еще будет, если ты сейчас же уберешься!
Виктор погладил собаку по голове и ушел.
...Наступило 27 января, день, которого Виктор ждал так долго. С утра он поехал на рынок, и накупил разных сладостей: печенья, конфет, и Дашкиных любимых медовых пряников...
Не успел Виктор переступить порог своего дома, как старуха Анисья привела Лайму. Наказала поить овчарку травяной настойкой, которую принесла с собой в красноватом флаконе. А денег не взяла, хоть Виктор и предлагал...
Собака была здорова, только почему-то вела себя странно – когда Виктор приблизился к ней, ощетинилась и зарычала... наверное, посчитала, что Виктор предал ее так же, как и Даша, как и все люди, с которыми она сталкивалась в жизни...
Но после того как Виктор накормил ее, погладил и ласково заговорил, успокоилась и подобрела.
Часы пробили восемь раз. В лицо ему дул ледяной ветер, в доме было холодно. За окном сгустилась мгла и ему стало не по себе. Лайма зарычала в темноту и Виктор захлопнул окно. Ему казалось, что этот день никогда не кончится, так кажется всем, кто чего-то или кого-то ждет...
Но вот часы пробили десять. Виктор оделся, позвал Лайму и вышел на двор. Ночь накрыла Семеновку черным колпаком темноты. Снег доходил ему до колен, и тьма была, хоть глаз коли, но эту дорогу он знал наизусть. Ветер дул и трудно было дышать, мороз больно щипал за щеки, но человек и собака упорно продолжали путь. Виктор не видел Лайму, но слышал ее дыхание. После ранения собака дышала громко и с хрипом. Вот и станция. Поезд запаздывал и Виктор волновался. В голову лезли дурные мысли. Но вот вдали засветились огни подходящего поезда. На этой станции вышло только двое. Один из пассажиров оказался парнем из Семеновки, а другой силуэт направился прямиком к ним. Дашка бросилась отцу на шею:
– Папка! – радостно закричала она. – Я так скучала! В Москве мне не очень понравилось – очень уж шумно... Не то что у нас в Семеновке! Вот я обещаю, никогда больше вас не брошу! – она присела на корточки и обняла овчарку. Из глаз Лаймы потекли слезы... теперь уже от счастья...
Ну,Ольга! Ты даёшь.Извини,что не поверил.